Когда он кончил, я спросил:
– Это все, Билл?
– Кажется этого вполне достаточно.
– Даже более, чем достаточно. Мне очень жаль, Билл. Все, джентльмены.
Мне пора возвращаться к работе.
– Один момент, господин министр! – крикнул кто-то. – Собираетесь ли вы давать опровержение? – Еще кто-то добавил: – Будете ли вы подавать в суд за клевету?
Сначала я ответил на последний вопрос.
– Нет, в суд я подавать не буду. Нельзя же подавать в суд на душевнобольного.
– Это я-то душевнобольной? – заорал Билл.
– Успокойся, Билл. Что же касается опровержения, то я не думаю, что его стоит публиковать. Я заметил, что некоторые из вас делали заметки. Так как вряд ли кто-либо из ваших редакторов решится опубликовать подобный бред, но если бы это оказалось и не так, то мое опровержение только придало бы всему этому совершенно анекдотическому событию особую пикантность. Вам никогда не приходилось слышать историю об одном профессоре, который сорок лет угробил на то, чтобы доказать, что «Одиссея» была написана Гомером – но не тем, а другим греком по имени Гомер? Послышался вежливый смех. Я тоже улыбнулся и снова повернулся, чтобы уйти. Билл вскочил со своего места и, подбежав ко мне, схватил меня за руку.
– Шуточками тебе не отделаться.
Представитель «Таймс» – кажется его фамилия была Акройд – оттащил его от меня.
– Благодарю вас, сэр, – сказал я. Затем, обращаясь к Корисмену, добавил: – Что вы хотите от меня, Билл? Я изо всех сил старался уберечь вас от ареста.
– Если хочешь, можешь позвать охрану, мошенник! И тогда мы посмотрим, кто из нас дольше просидит в тюрьме. Посмотрим, что будет, когда у тебя возьмут отпечатки пальцев!
Я мысленно вздохнул и подвел итог своей жизни.
– Кажется, это перестает быть шуткой. Джентльмены, кажется мне лучше положить этому конец. Пенни, деточка, попросите кого-нибудь, чтобы послали за необходимым для снятия отпечатков пальцев оборудованием. – Я знал, что иду ко дну, но черт возьми, даже если попал в водоворот, то до самого конца стой за штурвалом – это последнее, что ты обязан сделать. Даже злодей предпочтет умереть красиво.
Но Билл не стал ждать.
Он схватил стакан, который стоял на столе перед моим местом – я несколько раз вертел его в руках!
– К черту оборудование! Этого вполне достаточно.
– Билл, я ведь и раньше постоянно напоминал вам, чтобы вы воздерживались от грубых выражений в присутствии леди. А стакан можете оставить у себя.
– Вы чертовски правы. Так я и сделаю.
– Отлично. А теперь уходите. Если вы не уйдете добровольно, я буду вынужден вызвать охрану.
Он вышел. Все молчали. Тогда я сказал:
– Позвольте я предоставлю свои отпечатки каждому из вас.
О, я уверен, что они никому из нас совершенно не нужны, – поспешно заявил Акройд.
– Нет, отчего же! Если в этом что-то есть, вам понадобятся доказательства. – Я настаивал, потому что это было в духе Бонфорта – а кроме того, нельзя быть слегка беременным или чуть-чуть разоблаченным – а я не хотел, чтобы мои друзья были отданы Биллу на растерзание – это было последнее, что я мог для них сделать.
Мы не стали посылать ни за каким оборудованием. У Пенни была копировальная бумага, еще у кого-то один из тех «вечных» блокнотов с пластиковыми листами, которые прекрасно хранят отпечатки. Затем я еще раз пожелал всем присутствующим всего доброго и удалился.
Дотащиться мы смогли только до кабинета Пенни. Там, внутри, она тут же упала в обморок. Я перенес ее в свой офис, уложил на кушетку, а сам после этого сел за письменный стол и несколько минут просто дрожал.
В течение дня состояние наше нисколько не улучшилось. Мы, как всегда, занимались какими-то делами; и только всем посетителям Пенни отказывала под тем или иным предлогом. Вечером мне предстояло выступать с речью и я уже серьезно подумывал, не отменить ли мне ее. Стереоприемник я целый день держал включенным, но ни слова о том, что произошло на утренней пресс-конференции не было сказано. Я понял, что они, прежде чем сделать все происшедшее достоянием гласности, тщательно проверяют отпечатки – ведь несмотря ни на что, я оставался Его Императорского Величества Верховным Министром и серьезные доказательства просто необходимы. Потом я решил все-таки выступить с речью, раз уж я написал ее и время выступления заранее назначено. Я даже не имел возможности посоветоваться с Дэком – он находился в кратере Тихо, в Тихо-Сити.
Это была лучшая моя речь. В ней я поступил так же, как комик пытается успокоить публику в горящем театре. Как только выключился записывающий аппарат, я уткнулся лицом в ладони и заплакал. Пенни утешающе похлопывала меня по плечу. После пресс-конференции мы с ней больше не обсуждали того, что произошло.
Родж прибыл почти в тот же миг, как я кончил записываться, и сразу же явился ко мне.
Тоскливым монотонным голосом я поведал ему всю эту грязную историю.
Он слушал, пожевывая потухшую сигару. Лицо его оставалось бесстрастным.
В конце своего рассказа я почти извиняющимся тоном сказал:
– Я просто должен был дать им свои отпечатки! Отказаться было бы не по-бонфортовски.
– Не волнуйтесь, – сказал Родж.
– Что?
– Я сказал: не волнуйтесь. Когда поступит ответ из Бюро Идентификации в Гааге, вас будет ждать маленький, но приятный сюрприз – а нашего друга Билла – большой, но не столь приятный. Если он получил часть своих иудиных сребреников авансом, то скорее всего ему придется расстаться с ними. Надеюсь, что его заставят сделать это.
Я прекрасно понял, что Родж имеет в виду.
– О! Но, Родж, они ведь на этом не остановятся. Есть множество других возможностей. Общественная безопасность. Да и вообще, куча других мест.