В такой обширной сети вещания есть какая-то притягательность. Мои выступления никогда еще не транслировались на всю систему, если не считать одного раза. Но тогда мое лицо всплыло на экране только на двадцать семь секунд – это была эпизодическая роль. А тут такая прекрасная возможность…
Дэк решил, что я собираюсь отказаться и добавил:
– Если вам трудно, то мы можем сначала сделать запись, а потом просмотрим ее и заменим неудачные места.
– Ну хорошо. Где текст, Билл?
– У меня.
– Позвольте мне проверить его.
– Что вы имеете в виду? У вас еще будет куча времени изучить его?
– Он что, у вас не с собой?
– Нет, отчего же. С собой.
– Тогда позвольте мне прочитать его.
Корисмен забеспокоился.
– Вы получите его за час до записи. Такие вещи лучше читать спокойно. – Давно известно, что из всех экспромтов, самые лучшие – это заранее подготовленные, Билл. Ведь это моя профессия, так что я знаю лучше.
– Но ведь еще вчера вы прекрасно справились на взлетном поле вообще без подготовки. Эта сегодняшняя речь почти то же самое, и мне хотелось бы, чтобы вы прочитали ее примерно так же, как выступали перед корреспондентами.
Чем сильнее отнекивался Билл, тем сильнее проступала во мне личность Бонфорта. Наверное, Клифтон заметил, что я вот-вот рассержусь и начну метать громы и молнии, потому что он быстро сказал:
– Ради бога, Билл! Дай ты ему речь.
Корисмен фыркнул и бросил мне листки. В невесомости они не упали, но зато разлетелись по всей каюте. Пенни торопливо собрала их, сложила по порядку и вручила мне. Я поблагодарил ее и, ничего больше не сказав, углубился в чтение.
Быстро пробежав глазами текст, я поднял голову.
– Ну как? – спросил Родж.
– Здесь минут на пять рассказа о принятии в гнездо, а остальное – аргументы, свидетельствующие о правильности политики экспансионистов. В общем почти то же, что уже было в речах, которые мне давали раньше.
– Правильно, – согласился Клифтон. – Принятие в гнездо – это крюк, на котором держится все остальное. Как вы, наверное, знаете, мы собираемся вынести на голосование вотум доверия.
– Понимаю. И вы не можете упустить случая ударить в барабан. Может, это конечно и неплохо, но…
– Что «но»? Что-нибудь не так?
– Нет, просто дух, в котором выдержана речь… В нескольких местах придется заменить кое-какие выражения. Он бы так не выразился.
С уст Корисмена сорвалось слово, которое не следовало бы произносить в присутствии леди; я холодно взглянул на него.
– А теперь послушай меня, Смайт, – продолжал он. – Кто может знать, как выразился бы в этом случае Бонфорт? Вы? Или человек, который вот уже четыре года пишет за него все речи?
Я пытался сдержаться – в его словах была доля правды.
– И тем не менее, – ответил я, – место, которое в печатном тексте смотрится, не может прозвучать как следует в речи. Мистер Бонфорт – великий оратор, теперь я это знаю. Его можно поставить в один ряд с Черчиллем, Уэбстером и Демосфеном – величие мысли, выраженное простыми словами. А теперь, давайте возьмем хотя бы вот это слово «бескомпромиссность», которое вы употребили дважды. Я бы еще может и воспользовался им, потому что люблю многосложные слова. Да и люблю, знаете ли, показать свою эрудицию. Но мистер Бонфорт, наверняка сказал бы вместо этого «глупость», «ослиное упрямство» или «каприз». А сказал бы он так потому, что в этих словах, естественно, содержится больше чувства и выражено оно сильнее.
– Вы бы лучше думали о том, как лучше прочитать речь! А уж о словах позвольте побеспокоиться мне.
– Вы видимо не поняли меня, Билл. Меня совершенно не волнует, что представляет из себя эта речь с точки зрения политики. Мое дело – имперсонация. И я не могу вложить в уста своего героя слова, которые ему не свойственны. Это выглядело бы так же ненатурально и глупо, как козел, говорящий по-гречески. А вот если я прочитаю речь так, как он обычно читал их, это уже само по себе будет эффектно. Он великий оратор.
– Послушайте, Смайт, вас наняли не для того, чтобы писать речи. Вас наняли для того, чтобы…
– Тихо, Билл! – прикрикнул на него Дэк. – И давай-ка поменьше этих «Смайтов». Родж, ну а ты что скажешь?
– Как я понимаю, шеф, вы возражаете только против некоторых выражений? – спросил Клифтон.
– В общем-то да. На мой взгляд еще следовало бы вырезать личные нападки на мистера Квирогу и откровения на тему о том, кто стоит у него за спиной. Все это звучит как-то не по-бонфортовски.
Лицо его приняло застенчивое выражение.
– Вообще-то это место вставил я сам, но может быть вы и правы. Он всегда дает людям возможность подумать кое о чем самим. – Хорошо, сделайте сами все изменения, которые сочтете необходимыми. После этого мы запишем ваше выступление и просмотрим его. Если понадобится – изменим кое-что, в крайнем случае можем даже и вообще отменить его – «по техническим причинам». – Он мрачно улыбнулся. – Да, Билл, именно так мы и сделаем.
– Проклятье, но это совершенно вопиющий…
– Нет, именно так нам и следует поступить, Билл.
Корисмен резко встал и вылетел из каюты. Клифтон тяжело вздохнул. – Билл всегда ненавидел даже саму мысль о том, что кто-то кроме мистера Бонфорта может давать ему указания. Но человек он очень способный. Шеф, когда вы будете готовы к записи?
– Не знаю. Но буду готов, когда нужно.
Пенни вместе со мной вернулась в мой кабинет. Когда она закрыла дверь, я сказал:
– Пенни, детка, с час или около того вы мне не понадобитесь. Но если вам не трудно, зайдите к доку и попросите у него еще этих таблеток. Они могут мне понадобиться.