– Это достаточно просто. Шеф, возможно является крупнейшим из существующих специалистов по марсианским обычаям и психологии. Он посвятил их изучению многие годы. В среду в Лакус Соли, в полдень по местному времени, состоится церемония принятия в гнездо. Если шеф окажется на месте и правильно пройдет все положенные церемонии, то все отлично. Если же его там не будет – причем вопроса, почему его там нет, просто не существует – его имя на Марсе смешают с грязью в каждом гнезде от полюса до полюса – и тогда величайший межпланетный и межрасовый политический успех, из достигнутых когда-либо, оборачивается крупнейшим поражением. Более того, он приведет к тяжелым последствиям. На мой взгляд, самое меньшее, что может случиться, это то, что Марс откажется даже от нынешнего ограниченного сотрудничества с Землей. Еще более вероятно, что на Марсе произойдут волнения, в ходе которых погибнут люди – возможно все люди, находящиеся сейчас на Марсе. Тогда верх возьмут экстремисты из партии Человечества, которые будут проводить свою политику и тогда Марс будет присоединен к Империи силой – но только после того, как будет убит последний из марсиан. И все это будет вызвано тем, что Бонфорт не смог явиться на церемонию принятия в гнездо… Марсиане очень серьезно относятся к таким вещам.
Дэк вышел также внезапно, как и появился, и Пенелопа Рассел снова включила стереопроектор. Я с раздражением сообразил, что мне следовало спросить его, почему враги не могут просто убить меня, если все, что требовалось, чтобы опрокинуть политическую тележку с яблоками, было не дать Бонфорту (или самому, или мне в его обличье) попасть на какую-то церемонию марсиан. Но спросить я забыл – возможно я просто подсознательно боялся ответа.
Но через некоторое время я уже опять изучал Бонфорта, следя за его движениями и жестами, пытаясь почувствовать его мысли, пытаясь в уме повторить интонации его голоса, и все глубже и глубже погружался в эту отрешенную, теплую бездну артистического творчества. Я уже «обрел его лицо».
Вывело меня из полузабытья место, где Бонфорта окружали марсиане и касались его своими псевдоконечностями. Я так глубоко вжился в происходящее на экране, что почувствовал их прикосновения – да и запах был невыносим. Я издал сдавленный возглас и замахал руками: «Уберите это!!!» Зажегся свет и изображение исчезло. Мисс Рассел смотрела на меня.
– В чем дело?
Я попытался придти в себя и унять дрожь.
– Мисс Рассел, извините меня, но пожалуйста, не показывайте мне больше ничего такого. Я не выношу марсиан.
Она взглянула на меня так, как будто не верила своим глазам и все же презирала то, что предстало ее взору.
– А ведь я предупреждала их, – медленно сказала она с презрением в голосе, – что этот смехотворный план не сработает.
– Мне очень жаль. Но я ничего не могу с собой поделать.
Она ничего не ответила и молча выбралась из «пресса для яблок». Хотя она двигалась не с той легкостью, с какой передвигался при двойном ускорении Дэк, но все же справлялась с ними неплохо. Так ничего и не сказав, она вышла, закрыв за собой дверь.
Обратно она не вернулась. Вместо нее появился человек, который казалось находился в чем-то вроде огромной детской коляски на колесиках, с помощью которых детей учат ходить.
– Ну, как мы себя чувствуем, молодой человек? – пророкотал он. На вид ему можно было дать лет шестьдесят, и на мой взгляд он был несколько полноват. Почувствовав ласковость в его вопросе, я уже мог не заглядывать в диплом, чтобы определить повадку врача у постели больного.
– Здравствуйте, сэр. Как поживаете?
– Спасибо, ничего. Конечно, чем меньше ускорение, тем лучше, – ответил он, окинув взглядом сложное сооружение, в которое был буквально вплетен. – Как вам нравится мой корсет на колесиках? Конечно, он не очень красив, но зато снимает с моего бедного больного сердца часть нагрузки. Да, кстати, просто чтобы мы могли обращаться друг к другу по имени, меня зовут доктор Кэнек, личный врач мистера Бонфорта. Кто вы такой, мне известно. Так что там насчет вас и марсиан?
Я попытался объяснить ему все понятно и без лишних эмоций.
Доктор Кэнек кивнул:
– Капитану Бродбенту следовало предупредить меня. Тогда я бы изменил последовательность вашего приобщения к программе. Капитан весьма знающий молодой человек, но только в своей области. А в остальном он сначала действует руками, а уж потом головой… Он настолько бездумен время от времени, что это пугает меня. Но, к счастью, он совершенно безвреден. Мистер Смайт, я хотел попросить у вас разрешения загипнотизировать вас. Даю вам слово врача, что это будет сделано с единственной целью избавить вас от неприятных ощущений, связанных с марсианами, и что я больше ни коим образом не намерен вмешиваться в ваш внутренний мир. – Он вытащил из кармана старомодные карманные часы, которые стали почти символом его профессии и измерил мой пульс.
Я ответил:
– Доктор, я охотно разрешаю вам это, но ничего хорошего из этого не выйдет. Меня невозможно загипнотизировать. – Сам я изучил искусство гипноза еще когда выступал с чтением мыслей, но мои учителя так и не смогли загипнотизировать меня самого. Немного гипноза вовсе не вредно в таком выступлении, особенно если местная полиция не поднимет слишком много шума из-за того, что нарушены правила, которыми медицинская ассоциация буквально обложила нас.
– Вот как? В таком случае нам просто придется попробовать сделать все, что можно. Представьте себе, что вы расслабляетесь, устраиваетесь поудобнее, и мы поговорим о том, что вас беспокоит. – Часы он продолжал держать в руке, вертя их так и сяк, или покачивая на длинной цепочке, хотя давно измерил мой пульс. Я хотел попросить его убрать их, так как блеск отражаемого ими света слепил мне глаза, но решил, что это, должно быть, что-то вроде нервного тика, которого он не замечает, да и вообще это не стоило того, чтобы делать замечания практически незнакомому человеку.